Когда мы говорим о России в поэме Гоголя «Мёртвые души», мы всегда имеем в виду страну, увиденную глазами автора. Именно этим определяется своеобразие изображения России в поэме. Автор не просто путешественник, решивший «узнать как следует» свою страну, он прежде всего «нравственный человек», а это означает, что речь идёт об этической оценке национальной жизни.
Украина и Петербург — вот два мира, бывших до создания поэмы «центрами» гоголевского творчества, предметом художественного исследования. Мир народной жизни, веселья, богатырского размаха, извечной и трагической борьбы добра и зла — и мир государственной столицы, в котором «искажено» природное назначение человека, подавлено его стремление к возвышенному. До поэмы «Мёртвые души» России как таковой в творчестве Гоголя, по сути, ещё не было. Ведь Россия — это прежде всего провинция, «глубинка», сотни губернских городов, тысячи «помещичьих гнёзд». Именно поэтому в поисках национального своеобразия, в поисках разгадки скрытого смысла русской судьбы автор отправляется в путешествие. Только в «Мёртвых душах» автор предстал перед читателями как национальный художник, человек, чьё сердце принадлежит России.
Помещики, губернское чиновничество всех рангов, мещане, дворовые крестьяне — все сословия русского общества проходят перед взглядом автора в поэме. И все они одинаково поражены общей для России болезнью — пошлостью. Русский дух измельчал, нация утеряла своего высокого предназначения. Лень, апатия, мелочность интересов, эгоизм и духовная опустошённость стали наиболее заметными чертами родной для автора страны. Конечно, прежде всего речь идёт о дворянской России, но нетрудно заметить, что изображение мужиков и дворовых так же отмечено «печатью» авторского сарказма, как и изображение помещиков и чиновников. Не случайно всё лучшее, что сказано в «Мёртвых душах» о народе, относится к тем его представителям, которые отсутствуют в сюжетном «поле» поэмы. Разгул и тоска, ощущение бессмысленности, бесцельности существования пронизывают сюжетные «миниатюры», посвящённые крестьянам Собакевича.
Но может быть, автор слишком категоричен? Ведь исторические источники дают нам гораздо более разностороннюю картину русской жизни тридцатых-сороковых годов прошлого века. От гоголевского взгляда на Россию нетрудно прийти в отчаяние, потерять надежду. Но Гоголь — максималист, его требования к нации и к отдельному человек необыкновенно суровы. Автор выступает в поэме в роли судьи, пророка, проповедника, учителя — и его образ действительно очень близок к суровому, предельно требовательному миру ветхозаветных пророков. Но это не означает, что в поэме и не было никакой надежды, никакой веры в возможность нравственного возрождения России. Необходимо вспомнить о первоначальном замысле Гоголя. Показав в первом томе «Мёртвых душ», как ничтожно настоящее страны, автор намеревался в следующих томах раскрыть нравственный потенциал русского человека. Именно с этим связаны «странности» главного героя поэмы. Приобретатель, эгоист «до мозга костей», ловкач и пройдоха Чичиков неожиданно проявляет и совершенно другие качества. Ему «отданы» в поэме поэтические размышления о судьбах русских людей, именно тройка Чичикова символизирует «полёт» России в «светлое» для неё будущее. Гоголь верил в возможность победы национального духа над «снедающей» пошлостью, верил в возможность перерождения самого «закоренелого» в грехах русского человека. И не вина автора в том, что ему не удалось реализовать свой замысел. Слишком глубокими оказались корни пошлости в национальной жизни, слишком чудесным, не похожим на реальность, оказался «хороший человек» во втором томе поэмы. Чутьё подлинного художника остановило Гоголя. Он не захотел лгать — даже самому себе.
Но в поэме есть всё-таки реальная надежда. Она в вере автора в невозможность, абсурдность вечного «прозябания» России. Страна огромных просторов не может не быть великой страной. И если её настоящее ничтожно, значит, перед нами — страна будущего. Эта вера кажется порой наивной, чрезвычайно оптимистичной, но вспомним взлёт русской культуры, науки и хозяйства начала двадцатого века! Простим Гоголю его порой неумеренный национализм, убеждённость в том, что России предназначено духовное лидерство среди европейских народов. Что поделать, автор поэмы был всё-таки романтиком... Но его убеждённость не имеет никакого отношения к коммунистическому эксперименту. Гоголь требовал от России нравственного примера, религиозного, христианского образца поведения человека. Что уж может быть дальше от сталинского социализма! Мы, люди переломной эпохи — эпохи пробуждения русского сознания и русской совести, так же как и Гоголь, верим теперь в нравственное возрождение страны. И пусть наконец эта мечта автора «Мёртвых душ» станет реальностью. Дело за нами...